ПОВЕСТКА ДНЯ МЕЖДУНАРОДНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ:В ПОИСКЕ ОБЩИХ РЕШЕНИЙ

(по материалам круглого стола экспертов Польши, России и США)

25 января 2003 г. Фондом перспективных исследований и инициатив был организован в Москве круглый стол экспертов Польши, России и США на тему “Повестка дня международной безопасности: в поиске общих решений”. В дискуссии приняли участие свыше 20 человек, в их числе: зам. министра иностранных дел Республики Польша Адам Дэниел Ротфелд, вице-спикер Государственной Думы Российской Федерации Владимир Лукин, экс-министр обороны Польши Януш Онышкевич, президент польского Фонда Батория Александр Смоляр, директор Департамента внешнеполитического планирования МИД РФ Александр Кузнецов, Посол по особым поручениям МИД РФ Вадим Луков, президент Центра Никсона (США) Димитри Саймс, представитель американского Фонда “Наследие” Ариэль Коэн, руководители институтов РАН: ИМЭМО, США и Канады, Европы, а также Российского института стратегических исследований, Института прикладных международных исследований, ряда российских независимых исследовательских центров.

В центре дискуссии были проблемы антитеррористической коалиции и перспективы борьбы против международного терроризма. Была также сделана оценка современного состояния международной безопасности: несмотря на оформившиеся, особенно после 11 сентября 2001 г., тенденции и процессы, (антитеррористическая коалиция, новая напористая роль США, интеграционные процессы в Европе, сближение России с Западом при одновременном развитии сотрудничества на Востоке и др.) в реальности в мире доминируют неопределенности. Нет ясности, как будут развиваться многие основные процессы в международной системе, складывающейся после окончания холодной войны. Новая система международных отношений, которая, казалось бы, должна была сформироваться после окончания холодной войны, далеко еще не устоялась и, похоже, станет устойчивой очень нескоро. Для нынешнего состояния международной безопасности характерно сочетание элементов старой и новой систем, XIX и XXI веков, осложненное сохраняющимся недоверием периода биполярности. Военная кампания против Ирака, с одной стороны, высветила многие проблемы и противоречия, с другой стороны, послужила катализатором исподволь вызревавших процессов и тенденций.

Современная международная система: определенности и неопределенности

Мир, государства, политические элиты, привыкшие за полвека биполярности жить в условиях строго очерченной, хотя потенциально и взрывоопасной системы, с огромным трудом адаптируются сейчас к новым реальностям, чувствуют себя в них неуверенно и неустроенно. Конечно, известный минимум определенностей существует. Но все же непредсказуемость проявляется, а порой и доминирует в целом ряде сфер, на многих направлениях. Трагические события “черного сентября” высветили, сделали осязаемыми выявившиеся еще в 90-х гг. неопределенности. Осознание этих тенденций особенно важно для выработки и тактики, и стратегии внешней политики любого государства, особенно крупного.

Первый комплекс неопределенностей начала ХХI века сложился и продолжает складываться вокруг США и их внешней политики. С одной стороны, очевидно, что Вашингтон стремится реализовать уникальную ситуацию, в которой он оказался после окончания холодной войны. Как говорят некоторые американские аналитики, ситуация, в которой какая-либо держава оказалась впервые со времен Римской империи. Его цель – максимально обеспечить достижение тактических и стратегических целей и амбиций, опираясь на уникальное и признанное в мире военное и экономическое могущество. Самой мощной в мире державой Соединенные Штаты могут оставаться довольно значительное время, хотя и не всегда (история Римской империи, к которой апеллируют аналитики, тоже напоминает об этом).

Однако инструментарий и механизм достижений целей США вызывает большое количество вопросов, неопределенен, и учитывая масштаб деятельности, может вызвать системные последствия в международных отношениях (например, в Европе) и безопасности, предсказать и определить которые пока также сложно или невозможно.

Так, несмотря на всю свою мощь и постоянные заявления, что действовать на мировой арене с позиции силы Америка может и одна, в реальности США не в состоянии обойтись без союзников. В силовых акциях им нужны войска союзников, их аэродромы и прочая инфраструктура, воздушное пространство, политическое и информационное содействие и многое другое. США априори рассчитывают на традиционные международные инструменты и механизмы, которые в ряде случаев начали давать сбой, что вызвано позицией отдельных национальных государств.

Особенно выпукло эти проблемы проявились в связи с антииракской кампанией. Энтузиазм части союзников США (Великобритании, Испании, ряда новых центрально-европейских членов НАТО – Польши, Венгрии) разделяется не всеми. Италия поддерживает Вашингтон с известной опаской. Однако наиболее серьезным как с точки зрения кампании против Ирака, так и возможных долгосрочных последствий, явилось выступление против действий США двух самых мощных стран Европы – Франции и Германии. В Европейском Союзе противниками (хотя и в разной степени) являются 10 стран-членов из 15. В НАТО – против или колеблются 11 из 19.

Одним из важнейших факторов, обусловивших позицию правительств-противников военной операции, было давление на них общественного мнения. Что, в свою очередь свидетельствует о серьезных различиях в состоянии и подходах обществ в США, с одной стороны, и европейских странах – членах НАТО и ЕС, с другой. После 11 сентября 2001 г. американское общество более мобилизовано, взвинчено, находится в состоянии войны. Это видно невооруженным глазом – на улицах появилось много людей в форме. Гибель свыше 3 тысяч гражданского населения произвела на американцев большее впечатление чем в 1941г. Пирл-Харбор (тогда погибли в основном военные). Американцы настроены решительно, не хотят ждать нового удара, хотят наступать. В Европе психологический настрой иной, более спокойный, более сдержанный, невоенный. Даже в России после захвата в заложники тысячи человек террористами в Москве общество настроено спокойно. Различие в психологическом состоянии обществ – один из важных факторов, обусловливающих непонимание и неприятие политики США в Европе, рост антиамериканских настроений, которые европейские правительства вынуждены учитывать.

Новая антииракская коалиция принципиально уступает по своей сплоченности и решимости коалиции, выступавшей против Ирака в 1991 г. в ходе операции “Буря в пустыне”. Фактический раскол в среде ближайших союзников США серьезно ослабляет атлантические структуры безопасности, служившие базой единства Запада на протяжении более, чем полувека после Второй мировой войны.

Политика и действия США свидетельствуют о том, что они пока не нашли модель перехода от старого мира к новому. К реалиям ХХI века они пытаются применять порой методы даже не XX, но иногда XIX века, с его интервенционизмом, стремятся приватизировать все в современных международных отношениях, включая антитерроризм. Смесь нового со старым – источник неопределенностей и возможных опасностей, препятствие на пути формирования новой, реалистической системы международных отношений XXI века.

Новые тенденции проявляют себя в Европе, где еще недавно развитие было сравнительно стабильным и предсказуемым. Определяющим моментом становится позиция Франции и Германии, вызревавшая исподволь и остро проявившаяся в противостоянии США по вопросу военной операции против Ирака. (Острые разногласия с США по Ираку, привлекшие особое внимание в мире, подтверждают,что позиция канцлера Герхарда Шредера перед последними выборами в бундестаг не была, как считали многие, предвыборным маневром). Особая позиция Франции и Германии касается всего комплекса европейских и евро-атлантических отношений, в т.ч. укрепления “внутреннего ядра” ЕС, паузы в дальнейшем расширении Евросоюза и пр. Сенсационно прозвучала идея создания своего рода франко-германской (или германо-французской) конфедерации или даже федерации.

Нельзя исключать, что внутри атлантического альянса начинается расслоение, масштабы которого непредсказуемы. Линия Парижа-Берлина внутри ЕС вполне может быть порождена беспокойством за судьбу Союза, прочности которого может угрожать предстоящее расширение с 15 до 25-26 членов. В основе нового укрепления франко-германского союза могут лежать глубинные тенденции, настроения и силы, которые требуют тщательного изучения, неординарных подходов. Развитие проявившихся глубинных тенденций может иметь далеко идущие последствия.

Существенные неопределенности связаны и с судьбой НАТО. Альянс оказался неприспособленным к участию в антитеррористической кампании против “Аль-Каиды” и талибов в Афганистане. США, их союзники и партнеры действовали фактически в обход НАТО. Трудно оценить, сможет ли, и насколько быстро, альянс адаптироваться и развить способность противостоять новым угрозам. Военная операция против Ирака, особенно позиция Турции, продемонстрировала масштаб и глубину задач, которые НАТО должна решить, чтобы сохранить свои позиции и реноме эффективной военно-политической организации.

Противодействуя “старым” европейским лидерам (Франции и Германии) и опираясь на нынешних фаворитов (Испанию и Италию кроме Великобритании) и новых и будущих членов альянса по вопросу Ирака, США катализируют процессы внутреннего раскола в НАТО. Неясно, насколько далеко пойдет Вашингтон в противодействии “старым” европейским лидерам - Франции и Германии и опоре на нынешних фаворитов (Испанию и Италию кроме Великобритании) и новых и будущих членов альянса. Последние, в свою очередь, вносят струю неустойчивости, все более тяготея к НАТО и принижая отношения с Европейским Союзом, за будущее участие в котором они столько лет боролись (и продолжают по инерции бороться). Учитывая все противоречия, проявившиеся в период последнего кризиса, связанного с военной операцией в Ираке, но имеющие глубокие системные корни, нельзя исключать, что тенденции развития благополучной и устойчивой Европы будут нарушены. Т.е. Европа также представляет комплекс неопределенностей.

В еще большей мере, чем в системе отношений Запад – Запад, неопределенности присущи процессам на глобальном уровне. Прежде всего противоречив сам процесс глобализации. Несмотря на его объективный характер, его компрометирует растущая пропасть между “золотым миллиардом” и пятью миллиардами остального человечества. Да и в самом “золотом миллиарде” растут ряды антиглобалистов, пока в основном хулиганисто-крикливые, но быстро превращающиеся в социальную силу, реальный потенциал которой пока непредсказуем, но может стать достаточно большим. По крайней мере и сегодня политики Запада начинают его учитывать.

Нет ясности и в развитии систем и проблем безопасности в новом мире ХХI века. Вопреки предсказаниям десятилетней давности, когда после окончания холодной войны доминировало мнение, что эпоха безопасности, обеспечиваемая военно-силовыми методами, закончилась, на первый план вновь вышли военные аспекты безопасности. В международной практике широко используется интервенционизм, продолжают вспыхивать конфликты, с увеличивающейся скоростью распространяется ОМУ. Зловещий оттенок всем этим процессам придает мегатерроризм.

Кардинально изменилась и парадигма угроз международной безопасности. Если еще в 2002 году особое внимание уделялось угрозам, исходящим от негосударственных или надгосударственных образований (“Аль-Каида” и т.д.), то в 2003 г. в качестве основных источников угроз вновь называются государства (Ирак, КНДР и др.). Переплетение старых, традиционных угроз международной и национальной безопасности с новыми угрозами еще более усложняет и без того зыбкую и противоречивую систему современных международных отношений.

Место и действия России в новой системе координат

России сложно действовать и маневрировать в противоречивой, трансформирующейся и неопределенной системе международной безопасности, особенно учитывая хорошо известные трудности, прежде всего экономические и социальные. Однако новые проблемы и рассмотренные выше неопределенности представляют не только вызовы политике России (как, впрочем, и других стран), но и создают определенные возможности для проведения прагматического внешнеполитического курса, ориентирующегося на реализацию национально-государственных интересов.

Новые возможности открываются в отношениях с Соединенными Штатами. Они пока не проявились в полной мере и требуют регулярного отслеживания, глубокого изучения и анализа. Не ясно, насколько далеко готовы США пойти в поисках партнеров по антитеррористической коалиции и развитии сотрудничества с ними. Несмотря на миссионерскую риторику, США продолжают руководствоваться преимущественно прагматическими интересами. Показательно, что Вашингтон скорректировал свой подход к оценке войны в Чечне, признавая, что России там пришлось бороться с терроризмом, в том числе и международным. В руководстве США начинают (хотя еще и не все) осознавать, что в Чечне– те же организации, те же системы финансирования, те же связи, что и у тех сил, которые угрожают Америке. Появились и подвижки в подходах американской администрации к Грузии, к российско-грузинским противоречиям, в связи с чеченскими боевиками на грузинской территории. По крайней мере, обеспокоенность относительно поведения Грузии существует. Есть и другие примеры, свидетельствующие о наличии новых возможностей в российско-американских отношениях.

Традиционно высок и потенциал сотрудничества России с Европой, однако и на этом направлении сохраняется много проблем и барьеров. Важно отметить, однако, что за последние 10-15 лет Россия, несмотря на все свои неурядицы стала более европейской страной. Роль экономического фактора, культурно-цивилизационного взаимодействия между Россией и Европой хорошо известна. Есть прочная международно-правовая база для успешного сотрудничества между Россией и ЕС, другими европейскими структурами. Наряду с этим, там довольно активно действуют силы, выталкивающие Россию из Европы. В европейских структурах по-прежнему используются двойные стандарты по отношению к чеченской проблеме (правда, в руководящих кругах ряда крупных европейских стран подход смягчается); усугубляются визовые трудности для россиян, порождаемые Шенгенскими барьерами; имеют место рецидивы экономической дискриминации. Вопреки партнерской риторике, Россию по-прежнему с трудом воспринимают как европейское государство. Об этом свидетельствует такой символический факт: Россию не пригласили наблюдателем на конвент, где вырабатывалось будущее устройство Евросоюза.

На Западе, и в США, и в Европе, по-прежнему высказывают сомнения относительно того, насколько серьезен и долговечен поворот России к сотрудничеству с ним. Естественно, что такие же сомнения в отношении серьезности партнерских намерений Европы и Запада в целом есть и у России. Разрешить сомнения сможет лишь повседневная практика взаимоотношений. А практика, реальности современной международной жизни таковы, что они постоянно создают новые объективные (и субъективные) условия для дальнейшего сближения России с ЕС, крупнейшими странами Европы. Очень многое здесь зависит от динамизма, настойчивости, новаторства самой России, российской внешней политики в Европе.

Россия, проводя последовательно линию на сотрудничество с Европой, проявляет необходимый такт по отношению к разногласиям и противоречиям, “прорвавшимся” в атлантическом альянсе между США и большинством членов ЕС, в т.ч. - франко-германским ядром этого союза. Россия не заинтересована в этом расколе, так как потенциально он может угрожать международной стабильности, негативно отражаться на отношениях Москвы как с Вашингтоном, так и с европейскими столицами. В принципе Россия могла бы даже выступить посредником между Европой и Америкой (попытки Лондона выступить в этом качестве оказались неуспешными).

Происходящее сближение с Западом и возможное посредничество в урегулировании разногласий Запад-Запад, между Европой и США, не должно идти в ущерб еще одному традиционно важному измерению российской внешней политики – восточному, развитию сотрудничества с Китаем, Индией, Японией, другими крупными (да и не только крупными) странами Азии, Тихого и Индийского океанов. В том числе и потому, что позитивная роль России на этих направлениях может способствовать решению проблем, в котором Запад может быть глубоко заинтересован.

Мегатерроризм и антитеррористическая коалиция

Можно особо выделить три характеристики современного международного терроризма: глобальные масштабы и разветвленность, тесная связь самых опасных форм с исламским радикализмом, конкретные новые особенности угроз, особенно в сфере оружия массового уничтожения.

Глобальная сеть международного терроризма включает комплекс самых разнообразных элементов, тесно связанных между собой, отнюдь не ограничивающихся “Аль-Каидой”, что признано всеми. Звенья сети – финансовые институты, политические организации, технологические структуры, базы наркомафии, все многочисленные иные очаги (организационные структуры могут возникать даже в мечетях) – необходимо отслеживать.. В ихоценке необходимо избегать крайностей. Не переоценивать масштабы угрозы, но и не допускать их недооценки.

Практически общепризнанно, что нельзя ставить знак равенства между исламским терроризмом и исламом. Такой знак равенства может обречь антитеррористическую борьбу на поражение. Вместе с тем антитеррористическая коалиция должна четко сформулировать свои цели против исламского радикализма – терроризма, террористического ваххабизма и др.

Особое внимание в мире обращают на угрозу связи мегатерроризма с ОМУ. Крайне опасна перспектива применения террористами “грязной” атомной бомбы. Сейчас в мире обращается более 120 млн. контейнеров в год. Террористам достаточно доставить лишь один с “грязной” атомной бомбой в крупный портовый город. Число таких примеров можно множить чуть ли не до бесконечности.

Говорить об антитеррористической коалиции, как о чем-то состоявшемся и прочном, преждевременно. Коалиция возникла для решения конкретной задачи освобождения Афганистана от режима талибов и для удара по “Аль-Каиде”, причем именно как одноразовая структура. У нее нет адекватной организационной базы. Ее консолидации и упрочению препятствует тот факт, что разные страны и группы стран живут в разных системах координат. Не выработаны единое общепринятое определение терроризма, детальные общепринятые критерии применения военной силы. В коалицию, как показало ее существование в период афганской кампании, могут входить члены с одиозными целями.

Практически признан набор тактических и стратегических мер противодействия международному терроризму. Часть из них рассчитана на десятилетия: комплекс долгосрочных программ, направленных на искоренение социально-экономических причин терроризма. Принципиально важны взаимодействие силовых структур государств – членов коалиции, прежде всего служб безопасности и разведки, финансовой разведки, с целью выявления финансовых потоков, питающих терроризм, в том числе и нефтедолларовых.

Важной частью антитеррористической кампании должна стать “идеологическая борьба” против исламского радикализма, борьба на поле идей против международных террористических организаций (неисламских тоже).

Особое внимание следует уделить сотрудничеству с умеренными исламскими силами, режимами и организациями. Одного утверждения (абсолютно правильного), что нельзя ставить знак равенства между исламом и исламским терроризмом, совершенно недостаточно. Нужны активные действия, направленные на вовлечение в борьбу против терроризма достаточно мощных сил исламской цивилизации, справедливо рассматривающих себя как важную составную часть цивилизованного человечества. Необходимо взаимодействие с открытыми к конструктивному сотрудничеству исламскими общественными организациями – культурными, деловыми, женскими, молодежными.

Наконец, исключительно важна в борьбе против угрожающего человечеству мегатерроризма роль организационных мер и организационных структур безопасности.

Международные структуры – старые и новые

Необычные новые условия заставляют поставить вопрос об оптимизации форм антитеррористической коалиции и об эволюции существующих систем международной безопасности и возникновении новых структур. Антитеррористическая коалиция должна соответствовать, как минимум, двум условиям: она должна быть достаточно мощной и эффективной; она обязана действовать в рамках международно-правового поля и не оставлять места для произвола, использования ее вопреки интересам большинства мирового сообщества.

Эффективность коалиции в ходе операции в Афганистане во многом объясняется тем, что она соответствовала этим условиям. Коалиция, в которую вошло или поддержало подавляющее большинство человечества, действовала мощно и решительно и опиралась на четкий мандат Совета Безопасности ООН. Еще более наглядно все эти черты были присущи операции “Буря в пустыне” в 1991 г. По существу они были тем, что на Западеназывают коалициями ad hoc (для конкретной ситуации). Можно привести и другие примеры гораздо меньших масштабов, например операцию в Восточном Тиморе в 1999 г., в которой участвовало (в той или иной форме и масштабах) более 50 стран под руководством Австралии.

Наиболее острый вопрос при создании таких коалиций – мандат ООН. США и их ближайшие союзники стремятся его добиться, но готовы действовать и без него. Россия и многие западные страны (те же Франция и Германия) выступают против операций, проводимых в обход СБ ООН. Компромисс между этими двумя позициями не виден.

Сторонники коалиций ad hoc считают, что потенциально они будут и дальше одной из важных форм крупномасштабных антитеррористических операций с участием многих стран. Такие коалиции имеют целый ряд достоинств. Они более гибки, подвижны, а следовательно более эффективны. В них могут принять участие только те государства, которые того желают. Другие могут остаться в стороне. Однако при всех возможных преимуществах таких коалиций расхождения относительно мандата Совета Безопасности ООН все равно остаются серьезным камнем преткновения.

Эффективную роль в антитеррористической борьбе могут сыграть силы быстрого реагирования, которые начали создавать в последние годы различные международные союзы – ЕС, НАТО, даже СНГ.

Первым проявил инициативу Европейский Союз после известного саммита Жака Ширака и Тони Блэра во французском курортном городке Сен-Мало (декабрь 1998 г.). Там два лидера выступили с предложением создать систему европейской обороны. Центральную роль в этой системе призваны сыграть Европейские силы быстрого реагирования численностью 50-60 тыс., которые были объявлены частично боеготовыми к концу 2002 г. Их формирование должно быть завершено к концу 2003 г. Идет активная подготовка, хотя она и натыкается на массу бюрократических, оперативных и иных препятствий. Пока трудно прогнозировать, насколько успешным окажется этот проект. Интересно, что ряд членов ЕС по инициативе Франции и Германии еще в 1992 и последующие годы создали Еврокорпус численностью 50 тыс. со штаб-квартирой в Страсбурге. Однако чем-либо заметным он себя не проявил.

НАТО на заседании Северо-Атлантического Совета – саммита альянса, проходившем в Праге в ноябре 2002 и в основном известном своим решением о массированном расширении, так постановил создать свой корпус быстрого реагирования численностью 21 тыс. к 2006 г. При этом у НАТО также уже есть подобная структура – Союзный корпус быстрого реагирования, сформированный в 1992-95 гг. Плановая структура корпуса со штаб-квартирой в германском городке Раймдалене силы почти всех старых членов НАТО. И эта структура – подобно европейской – чем-то существенным не отличилась.

Коллективные силы СНГ существуют фактически на бумаге. В реальности это по большей части российские войска (201 дивизия в Таджикистане, миротворцы в Абхазии и др.).

Неразбериха с силами быстрого реагирования дополнительно свидетельствует о проблемах и трудностях на пути становления антитеррористической коалиции, преодолеть которые за короткое время вряд ли удастся.

Новая жесткая повестка дня безопасности ставит под вопрос целесообразность деятельности ОБСЕ. Насколько исчерпала свои возможности эта организация? Представляется, что она может сыграть полезную роль в консолидации против международного терроризма. Не стоит ли России, уделявшей ей в прошлом много внимания, проявить инициативу по нацеливанию этой организации против мегатерроризма, возможно провести крупную встречу или даже саммит ОБСЕ в Москве?

Борьба против мегатерроризма не ограничивается только военной функцией. Необходимо сотрудничество министерств финансов (пресечение денежных потоков, питающих терроризм), транспорта, иммиграционных служб, министерств по атомной энергии, не говоря уже о структурах внешней разведки, внутренних службах безопасности, органах генеральной прокуратуры и многом другом. Возможно, нужен мировой координационный центр, который бы направлял, финансировал, организовывал эту работу. Естественно, что здесь также встает вопрос о мандате ООН.

Особого внимания заслуживает роль Группы 8 в противодействии мегатерроризму по ряду направлений. Одно из них имеет долгосрочный характер и направлено на подрыв социально-экономических корней терроризма, через расширение помощи развивающимся странам. Действенной мерой была т.н. Кельнская инициатива “Г-8” - списание примерно половины долгов наиболее бедных стран (с 53 до 25,4 млрд. долларов). Не менее конкретны и другие действия “Восьмерки” – выработка системы мер, направленных на пресечение финансовых потоков террористических организаций, борьбу против отмывания “грязных” денег, усиление безопасности транспортных артерий, расширение сотрудничества пограничных служб в борьбе против незаконного перехода границ.

Одним из недостатков “Г-8” считается неучастие в ней ряда крупнейших стран, например, Китая или Индии. В свое время – в связи с саммитом “Восьмерки” на Окинаве Германия и Япония поднимали вопрос о приглашении КНР, но Пекин от этого отказался. Возможно, что более компактный состав “Группы восьми” делает ее – по крайней мере в обозримом будущем – более эффективным органом выработки совместной политики.

Важным является взаимодействие “Г-8” с ООН. При этом “восьмерка” не должна дублировать Совет Безопасности, маргинализировать его роль в решении международных проблем. Позитивные примеры взаимодействия “Г-8” и СБ ООН уже имеются: именно министры иностранных дел “Восьмерки” выработали в мае 1999 г. проект решения по Косово, который лег в основу известной резолюции СБ ООН N 1244. Можно привести и другие примеры. Иными словами, “Г-8” может успешно действовать и в очень конкретных политических ситуациях.

В целом проблемы эволюции традиционных, возникновения и развития новых международных структур безопасности будут играть очень важную роль в международной системе ХХI века.

Контроль над вооружениями

Одним из наиболее сложных вопросов повестки дня международной безопасности является сокращение вооружений и контроль над ними. Острота проблемы обусловлена, как минимум двумя факторами: во-первых, трендом к силовой политике, очевидной тенденцией к росту военных расходов, производства вооружений и распространению всех их видов; во-вторых, постепенным разрушением старой системы контроля над вооружениями.

Как известно, после окончания холодной войны ежегодные глобальные военные расходы начали резко сокращаться. В постоянных ценах конца 90-х г.г. они снизились примерно с 1,2 трлн. долл. в последние годы холодной войны до 700 с небольшим миллиардов к концу века. Т.о., сокращение составило сумму порядка 500 млрд. долл., т.е. около 40 процентов. Правда, чуть ли не половина этой суммы пришлась на долю России после распада СССР. НАТО также сократила свои военные ассигнования, хотя и гораздо меньше – примерно на четверть. Самый низкий уровень был достигнут в 1998 г., однако затем военные расходы мира снова начали расти. Сумма ежегодных глобальных расходов уже приблизилась к 800 млрд. долл. и продолжает расти. США же, с учетом огромных новых расходов, запланированных Вашингтоном, (в тех же постоянных ценах) скоро приблизятся к пику конца 80-х г.г. При всех обстоятельствах, из-за американского рывка глобальные военные расходы 2003 г. существенное увеличатся.

Одновременно деградирует и в обозримом будущем перестанет работать бинарная система (Россия – США) ограничения и сокращения ядерных вооружений. Причины хорошо известны. Ядерных государств уже восемь (включая необъявленный Израиль). Большинство из них предпочитает самоограничение, а не договорные обязательства. Число ядерных государств может расти. Так, нельзя считать аксиомой безъядерный статус Германии и Японии. Вполне возможно, что подписанный 24 мая 2002 г. президентами Владимиром Путиным и Джорджем Бушем Московский договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов – это последний договор о контроле над ядерными вооружениями.

Является ли контроль над ядерными вооружениями феноменом второй половины ХХ века, порождение уникальной ситуации биполярности в новейшей истории? Или все же история дает нам какой-то шанс?

Московский договор истекает в 2012 г. Договор СНВ-1 – в 2009. Таким образом, существует примерно десятилетнее “окно возможностей”, когда можно было бы сформулировать новые парадигмы контроля над ядерным и иным оружием массового уничтожения. Над этим и надо сейчас думать.

В качестве одного из направлений предлагается создание новых многосторонних структур, например, Международного агентства разоружения – крупного авторитетного многостороннего органа с большими полномочиями. Возможно, стоит вести речь об укреплении и усилении старых структур. В содержательном плане исключительно важно инкорпорировать в новые подходы расширенные и усиленные системы транспарентности и контроля, сохранив, как минимум, существующие системы мер.

Для плодотворного использования “окна возможностей”, открытого перед нами, был бы очень полезен широкий диалог политиков, экспертов, практиков для выработки плодотворных реалистических идей. Диалог, подобный “Великим дебатам о контроле над вооружениями” ХХ века.